Флегетон - Страница 47

(Перечитал и заметил, что на этих страницах я только и делаю, что сплю. Забавно, конечно. Понять меня может только фронтовик. Ведь хуже недосыпа – только холод.)

Очнулся я уже вечером. На столе горело несколько свечей, сам стол был накрыт, а мои подчиненные занимались делом. Поручик Усвятский резался в «шмен-де-фер» с прапорщиком Геренисом, а прапорщик Немно бренчал на гитаре и поглядывал на нашу гостью, военнопленную сестру милосердия Ольгу.

Я протер глаза, умылся из жестяного ведра и дал команду подсаживаться к столу, чтобы отметить первый вечер наших коротких албатских каникул.

Помнится, разговор зашел о цыганах. Поручик Усвятский предложил прапорщику Немно организовать нам посещение ближайшего цыганского табора с последующими плясками, песнями и гаданиями. Прапорщик Немно почесал затылок и заметил, что ему в табор лучше не заходить. Опасно.

Оказывается, оседлым цыганам, особенно с высшим инженерным образованием, в таборе делать нечего. Оседлые – уже не «рома», их считают чуть ли не изменниками, и может случиться всякое.

Отец прапорщика, как нам было поведано, отличился в конной разведке во время Боксерской войны, когда умыкнул лучшего коня чуть ли не из конюшни богдыхана. Став офицером, он ушел в отставку и завел какое-то дело, что и позволило его отпрыску выйти в инженеры.

Честно говоря, поверил я не всему. Легенды о похищенных царских коней бродят в каждом таборе. Высшая доблесть!

Поручик Усвятский стал наседать на прапорщика, требуя объяснить причину цыганского конокрадства. Немно резонно заметил, что коней воруют не только цыгане, а для цыган это не просто промысел, а что-то среднее между спортом и кокаином. Что поделаешь – фараоново племя!

Вслед за этим между поручиком Усвятским и прапорщиком разгорелся спор о прародине цыган, причем, поручик отстаивал их индийское, а прапорщик – сирийское происхождение. Я положил конец этой крайне бездарной дискуссии, предложив прапорщику Немно вновь взять гитару.

Играл он превосходно. В основном, конечно, цыганское, причем настоящее, а не ресторанные подделки. Впрочем, «Скатерть белую» исполнял мастерски.

Наши гитаристы... Поручик Огоновский играл, в основном, боевые марши. Любил и сочинять – жаль, почти все его песни пропали. Именно он принес в отряд «Белую акацию» (настоящую, ту, что пели в кадетских корпусах еще до Германской). «Акацию» мы, конечно, помним, а вот знаменитую песню про то, как Бронштейн отчитывается в германском генштабе, которую Володя пел на два голоса с разными акцентами – увы, забыли. Хотел ведь записать, но увы!

Поручик Голуб на гитаре играл неважно, зато первым запел наш песенный трофей, махновское «Яблочко». Не хуже получался у него популярнейший в Добрармии романс «Шумит во дворе непогода».

Танечка Морозко тоже неплохо играла романсы. В конце концов, они с поручиком Огоновским стали петь дуэтом, затем... А затем нас погнали на юг, поручик Огоновский занял место в нашей трофейной пулеметной тачанке, а вскоре Танечка заболела.

Здесь, в Галлиполи, играть больше некому. Отыграли сорокинцы.

Предоставив молодежи возможность веселиться вволю, я лег на продавленную койку и принялся глядеть в потолок, по которому плясали тени от догорающих свечей. Тогда я еще не знал, что албатский отдых будет для нас последним на российской земле, и в следующий раз мы бросим якорь только на заснеженном Голом Поле.

Поручик Усвятский просит сделать важное добавление по поводу переселения душ. В тот вечер прапорщик Немно поведал нам, что цыгане верят в своеобразный матемпсихоз: в то, что их души раньше уже жили на земле, но не в человечьем облике, а в зверином. Он, Немно, например, раньше был медведем. Не потому ли Ольга в тот вечер не спускала с прапорщика глаз? Породистый, видать, был медведь!

8 мая.

Может быть, микстуры помогли, а, может, швейцарское светило обремизилось, но в последние дни все болячки куда-то пропали, и я твердо намерен с завтрашнего дня вновь посещать наших юнкеров. Пока же я вовсю пользуюсь свободой, майской теплынью и стараюсь побольше гулять. Конечно, наше Голое Поле я уже знаю вдоль и поперек, да и нет тут ничего особо заслуживающего внимания, зато можно часами глядеть на море. Бог мой, думал ли я, пробегая каждый день по пути в гимназию мимо нашей Лопани, что смогу любоваться Эгейским морем, тем самым, о котором писал Гомер! Ведь совсем близко отсюда Илион, Крепкостенная Троя, куда спешили чернобокие корабли ахейских вождей, дабы отомстить неразумным троянцам. Между прочим, сыны Крепкостенной Трои оборонялись худо-бедно десять лет, а вот мы не продержались и трех. «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына...»

Записал – и задумался. А ведь, действительно, Гиссарлык совсем рядом, часа три пути, если морем! Дорогу я знаю, бывал там и не раз (дважды!). Впрочем, эта история настолько давняя, что даже слабо верится.

Да что там Троя! До нее ли сейчас? Что нам Гекуба, что мы ей?

Вчера марковцы опять подрались с сингалезами, и опять они виноваты. Французы прислали полковника, который поставил Фельдфебеля по стойке смирно и изволил орать. Фельдфебель, однако, не убоялся и заорал в ответ. В общем, вышло все весьма некрасиво. Почему-то марковцев я всегда недолюбливал. Не дотягивают они до генерала Маркова! Тот бы зря кулаками не размахивал. Особенно при сингалезах.

Эх, Сергей Леонидович! Как нам вас не хватало в 19-м! И в 20-м. А уж сейчас!..

А ведь Маркова, покуда он был жив, наши вожди не любили. Очень не любили, между прочим. Зато офицеры всегда стояли за него горой. С Сергеем Леонидовичем не было страшно даже в штыковой, даже когда краснопузые посылали на нас господ клешников – красу и гордость Балтийского флота. Ну, а когда для генерала Маркова наступило его «потом», тогда и полк в его честь, и молебны, и, глядишь, в мемуарах главу-другую посвятят. Мир вам, Сергей Леонидович! Надеюсь, комиссары не нашли ту безымянную могилу на окраине станицы Мечетинской, где мы вас оставили.