Флегетон - Страница 77

Господин Жлоба, очевидно, больше опасался трибунала, чем Якова Александровича. А напрасно. На третьем году Смуты уже можно кое-чему научиться.

Через два дня связь, наконец, восстановилась, и Мелитополь начал бомбардировать нас приказами. Похоже, они там здорово перепугались, поскольку, в основном, увещевали нас держаться до последнего патрона. Мы докладывали обстановку и продолжали ждать неизвестно чего.

Утром 24 июня над Токмаком загудело, и в воздухе закружились «Ньюпоры». Мы приготовились было открыть огонь, но вовремя остановились: аэропланы оказались нашими. Один из них снизился, покружил над полем и, наконец, сел.

Аэроплан доставил связного от Якова Александровича. Командующий сообщал, что находится под Пологами, к нам же посылает четыре бронепоезда, в том числе наш «Подполковник Сорокин», которые будут сторожить Жлобу восточнее города по линии железной дороги. Туда же направляются наши старые знакомые из дивизии генерала Андгуладзе. Западнее нас прикроет конница Морозова. В общем, капкан готов. Наша задача – не пропустить Жлобу у Токмака.

День 25 июня прошел спокойно. Париж передавал танго, а Жлоба, похоже, забыл о нас окончательно. Над Токмаком то и дело пролетали наши аэропланы, которых на этот раз насчитывалось не менее десятка. Прибыли связные от Андгуладзе и Морозова, и мы послали донесение Якову Александровичу, что ждем и начинаем скучать.

Возможно, Жлобе и в самом деле надоело испытывать наше терпение, поскольку утром 26 июня западнее, у поселка Мунтау, загремело, и вскоре нам сообщили, что авангард 1-го конного корпуса красных сцепился с бригадой Морозова. Где-то через два часа, около полудня, на горизонте заклубилась пыль, и почти тут же связной доложил, что морозовцы отбили красных, и Жлоба идет на Токмак. Я схватил «цейс» и вгляделся. Облако пыли росло, катясь с юго-запада прямо на наши окопы. В воздухе вновь загудели «Ньюпоры» и закружились над облаком, видимо, сбрасывая бомбы. Разрывов мы не слыхали – от горизонта до горизонта гремела канонада.

Облако приближалось, земля начала мерно подрагивать. Такое бывает при сильном обстреле, но сейчас она гудела под копытами тысяч лошадей. Сквозь пыль мы уже видели уходящую в горизонт черную шевелящуюся массу. Такой конной орды я не видел ни разу за всю войну. Перед этой мощью наши шесть рот с двумя броневиками казались чем-то игрушечным. Конечно, окопы не могли задержать эту массу сколько-нибудь долго.

Мы замерли в странной детской надежде, что Жлоба передумает и свернет. Все молчали. Оглянувшись, я заметил, что прапорщик Геренис закрыл глаза, едва заметно шевеля губами. Молился? Не иначе. Стало неловко, я отвел глаза и, одернув китель, не торопясь пошел по траншее. Кажется, кого-то я заставил застегнуться, кого-то – пододвинуть к пулемету цинк с патронами, а у прапорщика Немно, кажется, спросил, кованы ли лошади у Жлобы. Немно не понял моей странноватой шутки, прислушался и заявил, что кони у красных кованы, но только на передние копыта. Я настолько удивился, что потребовал от нашего цыгана объяснений, в чем тут злодейский большевистский умысел, но прапорщик дернул меня за рукав и ткнул пальцем вперед.

Началось! Орда развернулась, и первые сотни полетели прямо на нас.

Земля загудела, пыль скрыла небо, и я еле успел скомандовать «огонь». Пулеметные очереди утонули в грохоте тысяч копыт. Сзади, а чуть погодя и спереди, донеслись разрывы – в бой вступила артиллерия.

Теперь стреляли все, в пыли мешала целиться, но промахнуться, казалось, было невозможно – конница закрывала весь горизонт. Внезапно у самых окопов из пыли вынырнули несколько всадников, мелькнуло развивающееся красное знамя, и под ним – двое усатых кавалеристов. Кто-то крикнул «Жлоба!», и наши пулеметы ударили в упор. Всадники тут же скрылись в пыли, и мы так и не поняли, удалось ли нам кого-либо подстрелить. Конное море бушевало у самых наших окопов, но я заметил, что теперь оно движется не перпендикулярно, а параллельно им. Думать было некогда, очевидно лишь, что красные проходят вдоль нашего фронта. Тут снова ударила наша батарея, а в воздухе закружились почти незаметные сквозь пыль аэропланы.

Через несколько минут пылевая завеса рассеялась, и перед нами вновь стало пусто. От травы, вытоптанной конскими копытами, остались лишь редкие островки. По полю носились несколько лошадей с пустыми седлами, на земле лежали мертвые люди и мертвые кони, а орда уходила на восток, уклоняясь в сторону от Мелитополя.

Отдышавшись, мы подвели итоги. Потерь рота не понесла, зато расстреляли почти весь огнезапас. Жлоба ушел, отделавшись куда меньшими потерями, чем могло показаться вначале. Похоже, наша отчаянная пальба в упор почти не нанесла красным вреда, и всерьез пустила им кровь только артиллерия. В общем, я еще раз убедился, что конница несет куда меньшие потери, чем пехота. Хотя со стороны все представляется как раз наоборот.

Я не удержался и спросил прапорщика Немно, отбили ли мы Жлобу, или он ушел сам. Прапорщик покрутил головой, подумал и уверенно заявил, что лошади были испуганы, но не очень. Орда была рядом, и, конечно, наши окопы красных бы не задержали. Выходит, Жлоба повернул сам.

Покуда личный состав перекуривал, мы со штабс-капитаном Докутовичем расстелили карту и попытались понять происшедшее. Получалось, что красные и не собирались штурмовать Токмак. Вероятно, они не рассчитывал застать здесь крупные силы и надеялись, что пройдут город без боя. Убедившись, однако, что его встречают, Жлоба предпочел не вести уличный бой, что сильно задержало бы конницу, решив уйти к востоку. Очевидно, теперь прорыв последует у железнодорожной насыпи – там, где караулят бронепоезда.