Флегетон - Страница 73

Несколько минут ушло на извлечение трупов. В одном из броневиков в экипаже оказалась дама, точнее, бабища в кожанке, к которой (кожанке) был приверчен орден красного знамени. Рядом с трупами обнаружились несколько бутылок самогона, большей частью пустых. Поручик Усвятский нравоучительно заметил, что пить, как известно, вредно, и попытался завести одну из машин. Броневик взревел, дернулся и покатил прямо к крыльцу совдепа.

Тем временем нам навстречу спешил прапорщик Немно с докладом о взятии батареи. Красные проспали и ее. Оставался совдеп, от Герениса вестей не было, и тут на верхнем этаже с грохотом вылетели стекла. Началась стрельба. Я уже хотел было послать туда первый взвод, но стрельба тут же стихла, и через некоторое время из распахнутых дверей показалось несколько шатающихся фигур в кальсонах и с поднятыми руками. За ними шли орлы прапорщика Герениса, подталкивая краснопузых штыками, дабы те сохраняли равновесие.

Прапорщик Геренис сообщил, что совдеп – а это действительно оказался совдеп – очищен, сопротивление оказал только один тип, заколотый на месте, а этих он привел просто показать.

Я не стал рассматривать и тем более расспрашивать эту публику. Белье на них было шелковое, морды наетые, и мне оставалось приказать поставить их тут же к стенке. Краснопузых – их было около дюжины – расставили вдоль кирпичной стены совдепа, и поручик Усвятский предложил желающим спеть «Интернационал». Желающих не оказалось, только один худой господин, успевший, в отличие от прочих, надеть галифе, назвал поручика нехорошим словом и потребовал папиросу. Усвятский зарычал, но папиросу выдал. Тут какой-то тип с выпадающим из подштанников брюхом бухнулся на колени и начал нести такую околесицу, что всем стало противно. Поручик махнул рукой, и залп скосил всю шеренгу. Уцелел лишь худой господин с папиросой – поручик поставил его курить рядом с собой.

Тем временем на площадь высыпала наша первая рота, гоня впереди полсотни красных. Оказывается, штабс-капитан Докутович накрыл казарму и взял красную роту – вернее, все, что от нее осталось – в плен. Мы построили пленных, и штабс-капитан Докутович выбрал десяток в шелковом белье и с длинными волосами. Вдобавок, среди пленных обнаружились трое эстляндцев, которых тут же присоединили к этой компании. Грохнул еще один залп, и конвой погнал уцелевших пленных к ближайшему сараю.

Господину с папиросой повезло. Покуда он курил, все закончилось, а дважды, как известно, не расстреливают. Да и нам, говоря по чести, хватило впечатлений. Я предложил ему вторую папиросу, и мы поговорили.

В общем, краснопузые были сами виноваты. Они не ждали нас так рано, но это еще не означает, что можно манкировать караулами и боевым охранением. Правда, в Токмаке стояла сборная команда – остатки потрепанных нами еще в первых летних боях частей. Командование поджидало приезда лично товарища Уборевича и не спешило укреплять оборону. Ну и достукались.

Худой господин оказался самым настоящим комиссаром, прибывшим из штаба Уборевича два дня тому назад. В общем, ему повезло вторично: такую птицу мы тут же отправили к Якову Александровичу, и у него появился шанс продлить свои дни.

В Токмак уже входили части нашей бригады. Стало ясно, что бой на этом и кончился. Нас похвалили за броневики и гаубицы, но лично я чувствовал себя немного обманутым. Мы шли сюда не для того, чтобы брать в плен сонный совдеп в кальсонах. Мы хотели боя по всем правилам, чтоб краснопузые припомнили те, декабрьские дни, когда выкуривали нас отсюда. Но, выходит, мечтали мы об этом зря, да и шваль, встреченная здесь, ничем не напоминала чухонскую дивизию. Что ж, значит, расплатились мы еще не до конца.

Бригада пошла дальше, к Семеновке, а мы остались в Токмаке, поджидая Якова Александровича. Он прибыл к вечеру. Рота выстроилась у совдепа, с которого уже успели сорвать красную тряпку. Смотрелись мы неплохо: по сторонам стояли броневики, из-за строя торчали стволы орудий, а с боков шеренгу начинали и заканчивали груды трофейных винтовок. Да, это вам не мелитопольский ресторан. Тут мы выглядели как надо.

Кавалькада, странно многочисленная, влетела на площадь, и тут мы сообразили, что Яков Александрович прибыл не один, а с начальством. Мелькнула черная бурка; высокий человек в черкеске с серебряными газырями легко соскочил с лошади и быстрыми шагами направился к нам. Я узнал Барона. Ну что ж, очень приятно.

Штабс-капитан Докутович отрапортовал. Барон оглядел наш строй, взгляд его задержался на броневиках, затем он усмехнулся и поздоровался. Мы гаркнули, он пожал руку штабс-капитану Докутовичу и обошел строй, здороваясь с офицерами. Пожимая руку мне, он кивнул – узнал. Хорошая память! В последний раз мы виделись с ним больше года назад. Вновь усмехнувшись – настроение у него, похоже, было изрядное – Барон стал перед строем, расставив длинные худые ноги в блестящих сапогах. Я не без некоторого трепета ждал речи, но Барон крикнул лишь: «Молодцы, сорокинцы!», вновь вскочил на коня и дернул поводья, отчего бедное животное тут же встало на дыбы. В эту минуту он был до странности похож на Nicola Орлова. И сейчас же кавалькада пустила пыль и была такова. Можно расходиться.

В этот день нам удалось обойти весь Токмак – благо, времени было предостаточно. Зимнее впечатление оказалось верным: местную архитектуру, ежели тут применимо сие слово, со всей определенностью следует считать ирокезской, посему я решил окончательно отказать Токмаку в звании города. Мы с трудом узнавали знакомые места. От хаты, где был штаб подполковника Сорокина, остались одни головешки, покрытые высокой травой, а наши старые окопы осыпались и заросли крапивой – красные не стали приводить их в порядок. Мы нашли место, где погиб Сеня Новиков, отыскали пулеметные гнезда и собрали среди крапивы несколько уже окислившихся гильз. Вот все, что осталось от того страшного боя. Перепуганные местные обыватели, уже не верившие в прочность какой-либо из постоянно меняющихся властей, не могли сказать, где похоронены наши товарищи. Да были ли они похоронены вообще? Тот бой местные не забыли, но толком не могли рассказать даже о том, что случилось с подпоручиком Михальчуком и его отрядом. Помнили, что стрельба длилась долго, а потом красная чухна два дня сносила своих покойников в городской парк, где теперь красуется деревянный обелиск к красной звездой. Мы не тронули могилу красночухонцев – мы не воюем с мертвыми, лишь сбили звезду с обелиска. Не могли мы глядеть равнодушно на эту пентаграмму, да и не место ей на могиле!