Флегетон - Страница 70

Сегодня утром меня вызвал генерал Витковский. Я был уверен, что это связано с очередным моим рапортом по поводу дуэлей. Так оно и вышло. Витковский встретил меня вежливо – он вообще всегда вежлив, не чета Фельдфебелю – и сообщил, что генерал Туркул передал ему мое мнение. Я был готов еще раз повторить свои аргументы, но Витковский остановил меня, заявив, что, в целом, со мной согласен. Более того, командирам сводных полков будет дан приказ сдерживать офицеров и решать конфликты через суды чести, по возможности не доводя дела до стрельбы. Вместе с тем Витковский считает, что полностью дуэли отменить невозможно, пока существует Галлиполи. Его мысль проста: отрицательные эмоции должны как-то выплескиваться. Ежели бы дуэлей не было, офицеры стали бы резаться кухонными ножами. Был бы фронт, где вся ненависть достается врагу. Увы, фронта уже нет.

Возможно, в этом он прав. Во всяком случае, я не стал спорить, тем более Витковский подтвердил все ширящиеся слухи о скором отъезде. До Занзибара как-нибудь постараемся продержаться без лишней грызни.

Но все это было, так сказать, вступление. Внезапно Витковский сделал строгое лицо и поинтересовался, по какому праву я до сих пор ношу погоны штабс-капитана. Я тут же спросил его, каким числом датируется приказ о моем разжаловании. Он расхохотался, попросил не обижаться и показал мне целую пачку бумаг, которую он недавно привез из канцелярии Барона.

В общем, дивны дела. У «царя Антона», да и у Барона чины раздавались налево и направо, сам Фельдфебель тому яркий пример. Но наш отряд чинами не баловали – в каких войну начали, в таких и закончили. Признаться, мы к этому привыкли, а ежели и задумывались, то объясняли просто. Отряд наш отдельный, никому, кроме главкома, напрямую не подчиняется, а стало быть, и представлять нас к чинам некому.

Но, как выяснилось, еще после Донбасса, то есть два года тому назад, подполковник Сорокин послал на нас представление прямиком «царю Антону». И – надо же! – представление утвердили, но сообщить об этом забыли. Или, скорее всего, сообщили во 2-й корпус, которому мы были подчинены в Донбассе. А к тому времени мы были уже далеко.

Итак, я давно уже был капитаном. В августе того же 19-го Николай Сергеевич, не получив ответа, вновь послал в штаб представление на своих офицеров, там снова подписали, и я получил капитана вторично. Но как раз тогда мы спешили к Волновахе, а затем начался великий драп к Перекопу. Бумага нас, ясное дело, догнать не успела.

Третий раз меня представили, уже одного, в июле 20-го, как я подозреваю, за то же, за что наградили трехцветной ленточкой. Быть бы мне капитаном в третий раз, но в приказе Барона стояло «на чин выше». А в штабных бумагах я давно считался капитаном. Теперь истина торжествовала, и я имел полное право нынче же надеть погоны с двумя просветами и тремя звездами.

Мы вместе с Владимиром Константиновичем посмеялись над этой бюрократической Илиадой, после чего я убедительно попросил его никому больше об этом не говорить. Все равно, скоро эвакуация, а к своим погонам я привык. К тому же, трудно будет объяснять каждому встречному-поперечному, за какие такие заслуги на нашем Голом Поле я получил сразу подполковника. Витковский не мог со мной согласиться. Он считает, что это как раз и отведет упреки от командования, которое оставляет заслуженных офицеров столько лет подряд без повышения по службе. В общем, тут мы не сошлись, я лишь обещал обрадовать поручика Усвятского – ведь он теперь штабс-капитан.

Поручик Усвятский – буду называть его по-прежнему, привык – первым делом попытался поставить меня по стойке смирно. Я разочаровал его, все-таки я по-прежнему командир нашего (пусть и формально расформированного) отряда, да и по производству старше. Про свои чины я, естественно, говорить не стал. Этот листок также постараюсь ему не показывать.

Утром 15 июня мы вернулись в Мелитополь. Теперь город был неузнаваем: обилие войск, в основном, конечно, тыловые службы, на тротуарах – барышни с шелковыми зонтиками, чиновники в допотопной форме – и откуда они только вынырнули?! На всех столбах развешаны воззвания Барона и плакаты, клеймящие жидо-большевиков. Мальчишки разносили новую газету «Голос фронта», выпуск которой уже успели наладить наши шустряки из службы пропаганды. Мы подозвали одного Гермеса с пачкой газет, но, узнав, что сия газетенка стоит полсотни рублей, отпустили его подобру-поздорову. Впрочем, поручик Усвятский не выдержал и поинтересовался, сколько стоят советские газеты. Оказалось, «Известия» шли по два рубля за номер. Мы тут же пожалели, что большевики перестали присылать в Мелитополь почту. Чем покупать такой «Голос фронта», уж лучше читать «Известия».

Барышни, чиновники и прочая чистая публика смотрели на наш отряд с подозрением. Мы, безусловно, портили общий вид: все в пыли, бородатые, а про сапоги и говорить нечего. В конце концов, нас остановил какой-то нахальный поручик из комендатуры, однако, узнав, что мы сорокинцы, поспешил указать дорогу. Я надеялся вновь оказаться в памятной нам по январю гимназии, но нам отвели какой-то постоялый двор, давно, еще при красных, переоборудованный под казарму.

Покуда мы приводили себя в Божеский вид, прапорщик Геренис все порывался, несмотря на больную ногу, бежать в город на поиски нашей сестры милосердия. Мы отослали Ольгу в Мелитополь с ранеными после первого же дня боев и, к счастью, Верден ей пережить не пришлось. Я еле удержал прапорщика, велев ему сперва позаботиться о взводе, а затем пообещав отправиться на поиски вместе с ним.