Флегетон - Страница 60

Уже поздно вечером мы погрузились на один из транспортов и оказались в трюме, где было необыкновенно тесно и грязно. О прочем говорить не стоит, но незадолго до нас, транспорт явно перевозил гнилую капусту. Посему, несмотря на все запреты, мы выбрались на палубу, предпочтя провести ночь на свежем воздухе.

Не помню, кто первый услыхал байку о подводной лодке. Похоже, ее притащили с берега наши соседи по трюму, и вот уже прапорщик Геренис с самым серьезным видом интересовался у меня, какие подводные лодки состоят на вооружении у красного флота. А также о том, надежно ли защищен феодосийский рейд, и доплывем ли мы, ежели чего, до берега.

Я предоставил возможность высказаться поручику Усвятскому. Тот пояснил, что подводных лодок, по научному, «субмарин», у красных видимо-невидимо. Экипажи всех лодок назначаются лично Бронштейном, причем все члены РКП(б) обязаны во время подводного плаванья питаться исключительно сырым мясом. Естественно, человеческим. Особенно страшна для нашей эскадры субмарина «Красный Дракула», экипаж коей состоит исключительно из вампиров, воспитанных по методике Брэма Стокера, который, как всем известно, является главным агентом Коминтерна в Великобритании. «Красный Дракула» страшен тем, что охотится исключительно за юными прапорщиками, из коих изготовляются чучелы для Охотничьего Зала Большого Кремлевского Дворца.

Прапорщик Геренис был, похоже, полностью удовлетворен этим объяснением. Я лишь присовокупил, что в дальнейшем за распространение подобных слухов буду выкидывать за борт. И незамедлительно, так что даже «Красный Дракула» не поможет.

Мы покинули Феодосийский рейд 5 июня и пошли на юг. Берега исчезли из виду, налетел ветерок, начало понемногу укачивать, и на палубе стало неуютно. Впрочем, поручик Усвятский уже вполне освоился в трюме, сколотив бригаду преферансистов, прапорщик Геренис поступил мудрее всех и заснул, а прапорщик Немно, презрев начинающуюся качку, пытался растопить ледяное сердце нашей Ольги гитарными аккордами. Кочевая жизнь приучила нас осваиваться где угодно. Трюм, между прочим, еще не худший из вариантов.

Я стоял на палубе, истребляя свой и без того небольшой запас папирос. Хотелось просто глядеть на море и ни о чем не думать. Но холодного философа из меня не получилось – неубитое чувство любопытства заставляло отмечать новые подробности нашего необычного путешествия.

После полудня корабли внезапно повернули прямо на восток. Итак, Одесса и Херсон отпали. Оставалось понять, куда же мы пойдем – к Керчи или еще дальше, к Тамани. А ближе к вечеру корабли свернули на север.

К Керченскому проливу мы подошли уже в сумерках. Но даже при плохой видимости можно было заметить с северной стороны несколько узких силуэтов – миноносцы сторожили вход в Азовское море. Наслушавшись еще в гимназии о Цусиме, я не без волнения ожидал первых выстрелов, но корабли начали перемигиваться и без помех потянулись в узкое горло пролива. Итак, здесь нас уже ждали суда нашей Азовской флотилии, значит цель десанта лежала где-то на побережье. Замысел Якова Александровича удался – пролив мы проскочили без единого выстрела. Очевидно, слухи сбили с толку не только прапорщика Герениса.

Мы шли через пролив целый день. Часть транспортов волокли за собой баржи, что сильно замедляло ход. Моряки начинали нервничать – красных можно было ожидать с минуты на минуту. К счастью, на этот раз обошлось, и к вечеру мы собрались все вместе невдалеке от таманского берега. По кораблю пронесся слух, что высадка назначена у села Кириловка, невдалеке от устья реки Молочной. Тут уж не требовался даже атлас прапорщика Герениса, чтобы понять направление будущего удара. Итак, замыкая наш полугодовой круг, мы снова возвращались в Мелитополь.

Увы, триумфального марша не получилось. Весь день 6 июня ветер крепчал, усиливалась качка, а наутро поднялся шторм. Вообще-то говоря, Азовское море не считается морем в полном смысле этого слова. Древние звали его Меотийским болотом. Похоже, они не попадали в шторм в этом болоте, иначе отнеслись бы к нему более уважительно.

Трепало нас крепко. На палубе лучше было не появляться – вполне могло смыть, и мы скучились в трюме, получая все возможные при шторме наслаждения. Как ни странно, прапорщик Геренис держался молодцом и трогательно откачивал бедную Ольгу, которая временами была на грани обморока. За поручика Усвятского я не волновался, а вот прапорщик Немно внезапно затосковал, побелел, мне даже стало за него боязно. Помочь было нечем. Поручик Усвятский, начитавшийся в детстве книг господина Станюковича, предложил старый боцманский способ – избиение страждущего железной цепочкой до крови. Признаться, ежели бы я верил в успех, то, пожалуй, применил бы нечто подобное.

Нижние чины оказались на удивление стойкими. Правда, лица юнкеров несколько позеленели, но это могло быть вызвано скверным освещением трюма. Господа бывшие краснопузые, распив добытый где-то самогон, играли в «шмен-де-фер». В общем, за личный состав я был более-менее спокоен.

Ночью, несмотря на волны, мы вытащили прапорщика Немно на палубу и стали приводить его в чувство. Свежий воздух приободрил нашего цыгана, и он вполне связно изложил, по просьбе поручика Усвятского, три наиболее простых способа увода лошадей из запертой конюшни. К тому времени шторм начал понемногу стихать, и корабли вновь взяли курс на север.

Вскоре мы вновь остановились и до утра простояли невдалеке от берега. Сквозь утреннюю мглу можно было различить несколько транспортов, уже начавших высадку, причем, ежели мой «цейс» не обманывал, высаживалась конница. Около шести утра очередь дошла и до нас. К самому берегу подойти не удалось – не было пристани. Пришлось прыгать прямо в воду, держа повыше винтовки, чтобы стволы не хлебнули воды. К счастью, берег молчал – Кириловка (слухи не обманули, именно Кириловка) была пуста.